…проснулась в постели, в своей постели. Саффи лежала рядом, Перси стояла у окна.

Саффи улыбалась, но было мгновение, прежде чем она увидела, что Юнипер проснулась, когда ее лицо говорило совсем о другом. Страдальческое выражение, поджатые губы, наморщенный лоб изобличали лживость ее дальнейшего щебета о том, будто все в порядке. Будто ничего дурного не произошло. Ну конечно, ничего дурного, дорогая! Просто ты ненадолго выпала из реальности, как случалось уже много раз.

Из любви к ней они сохранили это в тайне и берегли ее до сих пор. Поначалу она верила им, робко, с надеждой; ну конечно, она верила им. С какой стати им лгать? Она уже много раз выпадала из реальности. Почему на этот раз все должно быть иначе?

И все же иначе. Юнипер выяснила, что именно они скрывают. Они до сих пор не подозревали, что она в курсе. В конце концов, ей просто повезло. Миссис Симпсон пришла с визитом к папе, а Юнипер гуляла вдоль ручья у моста. Женщина оперлась на перила и наставила на нее дрожащий палец с воплем:

— Ты!

Юнипер даже не догадывалась, о чем речь.

— Ты — дикая тварь. Опасная для людей. Тебя надо запереть за то, что ты сделала.

Юнипер ничего не понимала, не представляла, что имеет в виду эта женщина.

— Моему мальчику наложили тридцать швов. Тридцать! Ты дикий зверь.

Зверь.

В голове что-то щелкнуло. Услышав слово «зверь», Юнипер вздрогнула, и воспоминание вернулось. Обрывки воспоминания, потрепанные по краям. Зверь… Эмерсон… плакал от боли.

Но как она ни старалась, как ни пыталась сосредоточиться, остальное отказывалось проясниться. Пряталось в темном шкафу ее сознания. Жалкий, неполноценный мозг! Как она его презирала. Она бы с легкостью отказалась от всего остального: сочинительства, головокружительной волны вдохновения, радости запечатления абстрактной мысли на бумаге. Она бы даже отказалась от гостей, лишь бы больше не терять намять. Она приставала к сестрам, даже умоляла, но из них ничего не удавалось вытянуть, и в конце концов Юнипер отправилась к отцу. В своей башне он рассказал ей остальное — что Билли Симпсон сделал с бедным хворым Эмерсоном, милым старым псом, который всего лишь хотел провести свои последние денечки под залитым солнцем рододендроном… и что Юнипер сделала с Билли Симпсоном. А после он добавил, что ей не о чем волноваться. Это не ее вина.

— Тот парень — хулиган. Он получил по заслугам. — Отец улыбнулся, но в глазах его таился испуг. — Для таких людей, как ты, Юнипер, не годятся обычные правила. Для таких людей, как мы.

— И что же это? — настаивала Мередит. — Чего ты боишься?

— Я боюсь, — Юнипер разглядывала темную границу Кардаркерского леса, — стать такой же, как мой отец.

— Какой такой?

Это было невозможно объяснить, не отяготив Мерри сведениями, которые не предназначались для ее ушей. Страх, который стягивал сердце Юнипер резиновым жгутом; ужасное подозрение, что она окончит свои дни сумасшедшей старухой, будет рыскать по коридорам замка, тонуть в море бумаг и прятаться от созданий собственного пера. Она притворно небрежно пожала плечами.

— Да ничего особенного. Что я никогда не уеду отсюда.

— А почему ты хочешь уехать?

— Сестры душат меня.

— Моя не отказалась бы меня придушить.

Улыбнувшись, Юнипер стряхнула пепел в водосточный желоб.

— Это правда, — заметила Мередит. — Она ненавидит меня.

— Почему?

— Потому что я другая. Потому что не желаю становиться такой, как она, хотя все на это рассчитывают.

Юнипер глубоко затянулась сигаретой и наклонила голову, изучая мир внизу.

— Как уйти от судьбы, Мерри? Вот в чем вопрос.

Молчание, затем тихий практичный ответ:

— Например, уехать на поезде.

Сначала Юнипер показалось, что она ослышалась; она взглянула на Мередит и поняла: девочка совершенно серьезна.

— Конечно, есть еще автобусы, но, по-моему, на поезде намного быстрее. И почти не трясет.

Юнипер невольно расхохоталась; громкий смех поднялся из самой глубины ее существа.

Мередит робко улыбнулась, и Юнипер крепко обняла ее.

— Ах, Мерри! Ты знаешь, что ты само совершенство?

Девочка просияла, и они растянулись на крыше, наблюдая, как день заволакивает небо пленкой.

— Расскажи мне историю, Мерри.

— Какую?

— Расскажи еще что-нибудь о своем Лондоне.

Страницы с объявлениями о сдаче жилья

Когда я вернулась после визита к Тео Кэвиллу, папа сгорал от нетерпения. Передняя дверь еще даже не захлопнулась, когда в его комнате забряцал колокольчик. Я отправилась прямо наверх. Отец сидел, опершись на подушки, держа чашку и блюдце, которые мама принесла ему после ужина.

— А, Эди! — Отец изобразил удивление и взглянул на настенные часы. — Я не ждал тебя. Время летит так незаметно.

Весьма сомнительное утверждение. Мой раскрытый экземпляр «Слякотника» лежал на одеяле рядом с отцом, а блокнот на пружине, который он называл «протоколом», опирался на колени. Картина рисовала день, проведенный за распутыванием загадок «Слякотника», эту догадку подтверждало то, как жадно отец уставился на распечатки, торчавшие из моей сумки. Неизвестно почему, но в этот миг в меня вселился дьявол; я широко зевнула, похлопала себя ладонью по рту и медленно пошла к креслу на противоположной стороне кровати. Удобно устроившись, я улыбнулась, и отец не выдержал.

— Ну, как дела в библиотеке? Выяснила что-нибудь о старых похищениях в замке Майлдерхерст?

— А, — протянула я. — Совсем забыла.

Достав папку из сумки, я отобрала нужные страницы и предъявила статьи о похищениях его ястребиному взору.

Он просмотрел их одну за другой с пылом, который заставил меня пожалеть о своей жестокости. Напрасно я томила его. Врачи не раз предупреждали нас об опасности депрессии у людей с больным сердцем, особенно у таких мужчин, как мой отец, который привык быть деятельным и важным и уже ступил на ненадежную почву, пытаясь справиться с недавним выходом на пенсию. Если он намерен стать литературным сыщиком, не мне его отговаривать. И плевать, что «Слякотник» — первая книга, которую он прочел за сорок лет. А главное, это казалось намного более достойной жизненной целью, чем бесконечный ремонт предметов домашнего обихода, которые не были сломаны. Просто мне стоит приложить больше усилий.

— Есть что-нибудь интересное, папа?

Его пыл явно начал угасать.

— Ни одно из дел не связано с Майлдерхерстом.

— Боюсь, ты прав. Напрямую, по крайней мере.

— Но зацепка однозначно должна быть.

— Прости, папа. Это все, что мне удалось отыскать.

Он сделал мужественное лицо.

— Ничего страшного, ты ни в чем не виновата, Эди, нам не следует отчаиваться. Надо просто выйти из плоскости. — Он постучал ручкой по подбородку и наставил ее на меня. — Я все утро провел за чтением и совершенно уверен, что это как-то связано со рвом. Сомнений быть не может. В твоей книге о Майлдерхерсте сказано, что Раймонд Блайт засыпал ров как раз перед написанием «Слякотника».

Я кивнула со всей убежденностью, которую смогла наскрести, и решила не напоминать о смерти Мюриель Блайт и последующей демонстрации горя Раймонда.

— Вот и прекрасно, — радостно произнес отец. — Это что-то да значит. А девочка в окне, которую украли, пока ее родители спали? Все это есть в книге, надо только найти нужную связь.

Он вернулся к статьям, читая их медленно и внимательно и черкая пометки в блокноте. Я попыталась сосредоточиться, но это было сложно, ведь меня тяготила настоящая тайна. В конце концов я уставилась в окно на тусклый вечерний свет; серп луны стоял высоко в лиловом небе, и тонкие пласты облаков неслись по его лицу. Мои мысли были о Тео и его брате, который растворился в воздухе полвека назад, так и не прибыв в замок Майлдерхерст. Я затеяла поиски Томаса Кэвилла в надежде узнать нечто, что поможет мне лучше понять безумие Юнипер, и, хотя этого не произошло, встреча с Тео определенно изменила мое отношение к Тому. Если верить его брату, Том не был обманщиком, на него возводили напраслину. В том числе и я.